Как же, должно быть, густо насыщена жизнь такими вот уплотнениями, состоящими
из смеси случая и исступленной ловкости! Что заставило меня вспомнить о своем
отце, как одним июньским утром тот зарычал как лев:
- Идите все сюда! Скорей! Скорей!
Мы тут же все сбежались, не на шутку встревожившись, и застали отца,
указывающего пальцем на восковую спичку, вертикально стоявшую на шиферных
плитках. Зажегши, сигару, он подбросил спичку высоко вверх, и та, описав
порядочную петлю и, скорей всего. Погаснув в полете, вертикально упала вниз и,
прилипнув концом к раскаленной плитке, встала торчком и снова от нее зажглась.
Отец не переставая созывал крестьян, которые уже столпились вокруг него:
- Сюда! Сюда! Такого вы уже никогда больше не увидите!
В конце обеда я, все еще находясь под сильным впечатлением этого столь
взволновавшего меня происшествия, изо всех сил подбросил вверх пробку, и она,
ударившись о потолок, отскочила потом от верха буфета и в конце концов замерла
в равновесии на краю карниза, на котором висели портьеры. Это второе
происшествие ввергло отца в состояние какой-то прострации.
Целый час он задумчиво рассматривал пробку, не позволяя никому до нее
дотрагиваться, дабы потом многие недели слуги и друзья дома могли любоваться
этим зрелищем.
Я пролил на рубашку кофе. Первая реакция тех, кто, в отличие от меня, не
родился гением, это тотчас же приняться вытирать. Я же делаю совершенно
обратное. У меня еще с детства была привычка, улучив момент, когда меня не
могли захватить врасплох прислуга и родители, украдкой проворно выплеснуть между
рубашкой и телом самые липкие сахарные остатки моего кофе с молоком. Мало того,
что я получал невыразимое наслаждение, чувствуя, как эта жидкость стекает по
мне вплоть до пупка, ее постепенное подсыхание плюс липнущая к коже ткань
надолго обеспечивала меня пищей для упорных периодических констатаций. Медленно
и постепенно или же долго, сладострастно ожидаемым рывком оттягивая ткань, я
потом добивался, чтобы рубашка по-новому прилипла к телу, и это занятие,
чрезвычайно щедрое на эмоциональные переживания и философские раздумья, могло
длиться вплоть до самого вечера. Эти тайные радости моего преждевременно
развившегося ума достигли параксизма, когда я превратился в юношу и выросшие у
меня в самом центре груди (как раз там, где я локализую потенциальные возможности
своей религиозной веры) волосы добавили новые осложнения в процессе слипания
ткани рубашки (литургическая оболочка) с кожей. А ведь на самом деле, как я
знаю теперь, эти несколько замаранных сахаром и накрепко спаянных с тканью
волосков как раз и осуществляют электронный контакт, благодаря которому вязкий,
постоянно меняющийся элемент превращается в мягкий элемент настоящей
мистической кибернетической машины, которую нынче утром, 6 ноября, я только что
изобрел, обильно расплескав милостью Божией (и явно непроизвольным образом)
свой слишком сладкий кофе с молоком, и все это в каком-то полном исступлении.
Это уже было просто сахарное месиво, которое приклеило мою тончайшую рубашку к
волоскам на моей груди, до краев наполненной религиозной верою.